Косовский одуванчик

Прославленный югославский и сербский кинорежиссер, завсегдатай европейских кинофестивалей, мастер-наставник куда более известного в широких кругах Эмира Кустурицы Младомир Джорджевич по прозвищу Пуриша в наших палестинах по-прежнему есть и остается величиной неизвестной. Тем не менее именно этот балканский режиссер в 60-х навеки изменил взгляд европейского кинематографа на тематику войны и своими фильмами взрастил не одного киноавтора с большой буквы (кроме вышеупомянутого Кустурицы, можно вспомнить Голубовича, Шияна и даже Горана Марковича).

«Косовский одуванчик» задумывался Джорджевичем, чего не скрывает и сам автор в предисловии, как своеобразная эпистола миру в общем и человеку западному, от коего из ангажированных СМИ в дни балканской операции НАТО обрушивались тонны помоев на Сербию и сербов, представляя последних чуть ли не гнусными кровожадными дикарями. Навряд ли несуществующая цель донести до промытого массмедийными помоями разума среднестатистического обывателя о реальном положении дел была достигнута — среднестатистический обыватель книг не читает (а если и читает, то это будут какие-нибудь розовые сопли Спарка, а если и не они, то все равно ни черта не поймет), а не среднестатистический, листающий вечерами Мейлера, и без этого давно смекнул и разобрался, что к чему, но звонкая оплеуха «большому брату» получилась что надо. Ведь даже одинокая китайская диссидентка с исписанным иероглифами плакатиком 4 июня напротив китайского посольства в Швеции заставляет сотрудников неистово гадить кирпичами и звонить в полицию (разжевывать далее не буду, но, например, лайвлибовцы из Беларуси меня прекрасно поймут). Но эпистолярная миссия романа вовсе не помешала «Косовскому одуванчику» сделаться чем-то много большим — воистину, талантливый человек талантлив во всем.

Книга Джорджевича идеально укладывается в то, что мы привыкли называть кинороманом, да и чего еще стоило ожидать от режиссера, ненадолго сменившего профиль? Право слово, сразу начинает казаться, что держишь в руках превращенную в текст сценария пьесу Душана Ковачивеча, которая после мастерком и талантом Эмира Кустурицы превратится в «златопальмоносный» «Андерграунд». Джорджевич в первую очередь апеллирует к образному мышлению, заставляя работать его на всю катушку, отчего все чтиво воспринимается больше как набор интуитивных сигналов, мигом превращающихся содействием воображения в киноряд. Отсюда и нарочитое пренебрежение правилами пунктуации, вольный подход к фрагментации и почти ощутимые «швы» монтажа. И «Косовский одуванчик» от этого ничуть не теряет, а напротив, приобретает многое. Но и без собственного совокупления с киноискусством роману есть чем похвастаться: всего каких-то несколько дней среза жизни сербской девушки Марии Лепич в подконтрольной войскам КФОР Приштине на каких-то несчастных двухстах страницах умудряются дать несопоставимо большее малому объему. В «Косовском одуванчике» прекрасно умещаются иллюстрации событий войны в Косово и Метохии, гениальный в своей ироничной искрометности памфлет, сотканный посредством образов, аллюзий и едко-высокоинтеллектуальных диалогов, экзистенциальные метания, ужасающий трагизм, высший гуманизм и поступательное раскрытие взаимоотношений человека и родины (особо близкая и эмпирическая для сербов тема — кто знает, тот поймет) — книга заставляет и плакать, и смеяться, и в ужасе хвататься за голову. Крайне эмоциональная и близкая, человечная история. История, что так и просится на большой экран через руки самого маэстро Младомира или его полноправного преемника Эмира, но первый навряд ли возьмется за экранизацию своего романа (хотя кто знает), а второй в настоящее время занят отправкой на большой экран «Моста на Дрине» Иво Андрича, а потом — увидим. Ну, или хотя бы уже в свою очередь ученик Кустурицы — Душан Милич — подсобил бы.

Пропущенная сквозь призму постмодернизма, картина последствий конфликта в Косово и Метохии, называемого сербами не иначе как ампутацией «души Сербии», обладает всеми чертами новоявленного и изобретенного художественного приема в изображении трагичности войны в современном восприятии этого процесса. Джорджевич-писатель не стесняется бросать повествование то в искусный перекрученный абсурд, то, напротив, в гипертрофированный реализм, чем и добивается своего — «Косовский одуванчик» сбрасывает с себя тягучую липкую трагичность военных произведений модернистов (Быков, Андрич) и рубит под корень попытки придать этой тематике претенциозность макроскопического передергивания (Косински). Военная проза Джорджевича, как и у того же Момчило Капора, сверкает в первую очередь фокусом на свете жизни, а не на горе смерти и напускном трагизме общего крушения привычного мира. Младомир искажает действительность ровно до такой степени, что она, не переставая быть реальной, своим эмоциональным фоном вынуждает прочувствовать себя куда ближе и громче. Смотри, одуванчик не раздави!